Неточные совпадения
— Он? — нет. Но надо иметь ту простоту, ясность, доброту, как твой отец, а у меня есть ли это? Я не делаю и мучаюсь. Всё это ты наделала. Когда тебя не было и не было еще этого, — сказал он со взглядом
на ее
живот, который она поняла, — я все свои силы
клал на дело; а теперь не могу, и мне совестно; я делаю именно как заданный урок, я притворяюсь…
— Плохое сочинение, однакож — не без правды, — ответил Радеев, держа
на животе пухлые ручки и крутя большие пальцы один вокруг другого. — Не с меня, конечно, а,
полагаю, — с натуры все-таки. И среди купечества народились некоторые размышляющие.
Генерал Стрепетов сидел
на кресле по самой середине стола и,
положив на руки большую белую голову, читал толстую латинскую книжку. Он был одет в серый тулупчик
на лисьем меху, синие суконные шаровары со сборками
на животе и без галстука. Ноги мощного старика, обутые в узорчатые азиатские сапоги, покоились
на раскинутой под столом медвежьей шкуре.
Арто ел свою долю в сторонке, растянувшись
на животе и
положив на хлеб обе передние лапы.
— А я, братцы, так
полагаю, что мы подведем
животы Родьке нашей бумагой… Недаром он бегает, как очумелый. Уж верно!.. Заганули ему таку загадку, что не скоро, брат, раскусишь. А бумагу генерал обещал разобрать послезавтра… Значит, все ему обскажем, как нас Родька облапошил, и всякое прочее. Тоже и
на них своя гроза есть. Вон, он какой генерал-от: строгой…
Волостной старшина покачал головой, осторожно переставив ноги,
положил живот на колени и прикрыл его руками.
— Это хорошо дуэль в гвардии — для разных там лоботрясов и фигель-миглей, — говорил грубо Арчаковский, — а у нас… Ну, хорошо, я холостой…
положим, я с Василь Василичем Липским напился в собрании и в пьяном виде закатил ему в ухо. Что же нам делать? Если он со мной не захочет стреляться — вон из полка; спрашивается, что его дети будут жрать? А вышел он
на поединок, я ему влеплю пулю в
живот, и опять детям кусать нечего… Чепуха все…
Зачем она к этим морским берегам летит — не знаю, но как сесть ей постоянно здесь не
на что, то она упадет
на солончак, полежит
на своей хлупи и, гладишь, опять схватилась и опять полетела, а ты и сего лишен, ибо крыльев нет, и ты снова здесь, и нет тебе ни смерти, ни
живота, ни покаяния, а умрешь, так как барана тебя в соль
положат, и лежи до конца света солониною.
Говорил мне тогда: коли понадоблюсь, говорит, боярину, приходи, говорит,
на мельницу, спроси у дедушки, где Ванюха Перстень, а я, говорит, рад боярину служить; за него, говорит, и
живот положу!
А когда собралися мы, объявил нам, что я-де с тем только принимаю государство, чтобы казнить моих злодеев,
класть мою опалу
на изменников, имать их остатки и
животы, и чтобы ни от митрополита, ни от властей не было мне бездельной докуки о милости.
Около Думы народ. Идет заседание. Пробрались в зал. Речь о войне, о помощи раненым. Какой-то выхоленный, жирный, так пудов
на восемь, гласный, нервно поправляя золотое пенсне, возбужденно, с привизгом, предлагает желающим «добровольно
положить живот свой за веру, царя и отечество», в защиту угнетенных славян, и сулит за это земные блага и царство небесное, указывая рукой прямой путь в небесное царство через правую от его руки дверь,
на которой написано: «Прием добровольцев».
— Что ты, дитятко, побойся бога! Остаться дома, когда дело идет о том, чтоб
живот свой
положить за матушку святую Русь!.. Да если бы и вас у меня не было, так я ползком бы приполз
на городскую площадь.
— Он и ту жену тоже так… — заговорила Маша. — За косу к кровати привязывал и щипал… всё так же… Спала я, вдруг стало больно мне… проснулась и кричу. А это он зажёг спичку да
на живот мне и
положил…
— Не стоит благодарности-с, ваше превосходительство… Помилуйте-с… Мой долг… рад
живот положить!.. Какое распоряжение изволите теперь сделать-с?.. В острог?.. — Очень хорошо-с. Ну, любезнейшие, пожалуйте-с!.. Милости просим
на казенное содержание!.. А что? Будете теперь сомневаться, от кого мы письма получаем? Будете требовать отчетов? ась?..
Черкасов принял порошок. Фельдшер
положил ему
на живот горчичник. Стало тихо. Больной лежал, неподвижно вытянувшись. Керосинка, коптя и мигая, слабо освещала комнату. Молодая женщина укачивала плакавшего ребенка.
У широкой степной дороги, называемой большим шляхом, ночевала отара овец. Стерегли ее два пастуха. Один, старик лет восьмидесяти, беззубый, с дрожащим лицом, лежал
на животе у самой дороги,
положив локти
на пыльные листья подорожника; другой — молодой парень, с густыми черными бровями и безусый, одетый в рядно, из которого шьют дешевые мешки, лежал
на спине,
положив руки под голову, и глядел вверх
на небо, где над самым его лицом тянулся Млечный путь и дремали звезды.
Что было делать? Мы останавливали повозки, просили скинуть часть груза и принять раненого. Кучера-солдаты отвечали: «не смеем», начальники обозов, офицеры, отвечали: «не имеем права». Они соглашались
положить раненого поверх груза, но раненый так здесь и очутился: с раною в
животе лежал
на верхушке воза, цепляясь за веревки, — обессилел и свалился.
Князь Вадбольский. Ге, ге! не белены ли ты объелся, Семен, что собираешься не христианскою смертью умереть? Лучше
положить живот на поле бранном, сидя
на коне вороном, с палашом в руке, обмытым кровью врагов отечества.
На улицах обнимались, поздравляли друг друга, окружали гонца, не давали ему нигде дороги, спрашивали о подробностях великого события, когда, как взята Тверь, кто
положил живот за матушку Москву, кто отличился в ратной удали.
Сидела
на подоконнике в своей комнате, охватив колени руками. Сумерки сходили тихие. В голубой мгле загорались огоньки фонарей. Огромное одиночество охватило Лельку. Хотелось, чтобы рядом был человек, мягко обнял ее за плечи,
положил бы ладонь
на ее
живот и радостно шепнул бы: «Н-а-ш ребенок!» И они сидели бы так, обнявшись, и вместе смотрели бы в синие зимние сумерки, и в душе ее победительно пело бы это странное, сладкое слово «мать»!
— Эх, Маринка, Маринка! Здорово ты насчет текущей политики загинаешь. Так по всему свету все и видишь, где что и что к чему. А осенью что будет? — Она вопросительно
положила руку
на живот Марины. — Бросишь нас. Всегда так: заведется ребенок — и бросает девчонка всякую работу.
Но он это сказал рассеянно. Темка весь был в своей неожиданной, ему самому непонятной радости.
Положил руку
на ее еще девический тугой
живот, нажал.
Крестьянин. А то как же?
На кресте, Евангелии присягают: за престол-отечество
живот положить должен.